Но вместе с тем я с удивлением обнаружила, что во мне заговорили амбиции. Сколько же выпускников колледжей с их шапками с кисточками и новенькими корочками дипломов глотку перегрызли бы за такой шанс. Такое бывает только раз в жизни.
Я работала над прической Черчилля, наклоняя его голову назад, старательно придавая ей форму. Наконец я выключила машинку и начала смахивать с его шеи волосы.
– А если не получится? – будто со стороны услышала я свой голос. – Я получу предварительное уведомление об увольнении за две недели?
– О чем разговор, – ответил Черчилль, – и щедрое выходное пособие. Только вот все получится.
– А как насчет медицинской страховки?
– Я обеспечу вам с Каррингтон те же страховые полисы, что и у членов моей семьи.
Вот черт возьми!
Кроме льготной вакцинации для малоимущих женщин и детей, мне приходилось оплачивать все издержки, связанные с медицинским обслуживанием моим и Каррингтон. К счастью, на здоровье мы не могли пожаловаться. Но малейший кашель, легкая простуда, отит, каждая незначительная проблема, которая могла перерасти в серьезную, всякий раз просто сводили меня с ума. Мне хотелось иметь в своем бумажнике пластиковую карточку с номером группы. И хотелось ее так сильно, что каждый раз, как я думала об этом, мои руки сжимались в кулаки.
– Напиши мне список всех своих пожеланий, – сказал Черчилль. – Я не буду мелочиться. Ты меня знаешь. Ты знаешь, что я буду справедлив. Только одно не подлежит обсуждению.
– Что именно? – Мне по-прежнему не верилось, что мы вообще ведем этот разговор.
– Я хочу, чтобы вы с Каррингтон жили здесь.
У меня отнялся язык. Я молчала и ошарашенно смотрела на Черчилля.
– Нам с Гретхен нужно, чтобы кто-то был в доме, – объяснил он. – Я в кресле-каталке, и даже когда встану с него, передвигаться мне будет сложно. У Гретхен же в последнее время кое-какие проблемы, в том числе и склероз. Она все говорит, что собирается вернуться к себе, но на самом деле она здесь навсегда. Мне нужен кто-то, кто бы следил за ее и за моим расписаниями. Не хочу, чтобы этим занимался посторонний человек. – Глаза Черчилля пронизывали меня насквозь, голос звучал легко и непринужденно. – Вы можете приезжать и уезжать, когда вздумается, словом, чувствовать себя здесь совершенно свободно – как дома. Каррингтон пойдет в начальную школу Ривер-Оукс. Здесь наверху восемь свободных комнат для гостей, выбирайте любую по свому вкусу.
– Но я не могу вот так просто сорвать Каррингтон с места... новый дом, новая школа... тогда как еще не известно, выйдет из этого что-нибудь или нет.
– Ты просишь у меня гарантий, я не могу их дать. Могу обещать только одно: мы сделаем все возможное.
– Ей ведь нет еще и десяти. Вы понимаете, с чем будет сопряжено ее появление здесь? Маленькие девочки – шумный народ. От них сплошной беспорядок. Они...
– Я вырастил четверых детей, – перебил Черчилль, – в том числе и одну дочь. Я знаю, какие они бывают в восемь лет. – Хорошо рассчитанная пауза. – Я тебе вот что скажу: мы наймем преподавателя языка, который будет приходить сюда дважды в неделю. Возможно, Каррингтон захочет учиться играть на фортепиано. У нас внизу стоит «Стейнвей», к которому никто не притрагивается. Она любит купаться?.. Я велю установить в бассейне горку. Устроим ей на день рождения праздник в бассейне.
– Черчилль, – пробормотала я, – что, черт возьми, вы делаете?
– Пытаюсь сделать тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться.
Я боялась, что именно этим и кончится дело.
– Ну соглашайся же, – подталкивал он меня, – и всем будет хорошо.
– А если я откажусь?
– Наша дружба сохранится. И предложение останется в силе. – Он слабо пожал плечами и, взмахнув руками, указал на кресло-каталку: – Куда ж я теперь денусь?
– Я... – Язапустила пальцы в свои волосы. – Мне нужно подумать.
– Конечно, сколько угодно. – Он дружелюбно улыбнулся. – Почему бы тебе, прежде чем ты примешь решение, не привезти сюда Каррингтон, чтобы она осмотрелась?
– Когда? – оцепенев, спросила я.
– Сегодня вечером к ужину. Забери ее из школы и привози сюда. Приедут Гейдж с Джеком. Тебе нужно с ними познакомиться.
Мысль о том, что мне нужно познакомиться с детьми Черчилля, меня никогда не посещала. Его жизнь всегда была строго изолирована от моей, и смешение их составляющих вызывало во мне чувство дискомфорта. В какой-то момент своей жизни я твердо усвоила, что одним место на стоянке жилых трейлеров, а другим в роскошных особняках. Восхождение по социальной лестнице, в моем представлении, имело свои пределы.
Но желала ли я, чтобы эти ограничения коснулись Каррингтон? Что будет, если перед ней откроются двери в жизнь, абсолютно не похожую на ее предыдущую? Это все равно что привезти Золушку на бал в карете, а назад отправить в тыкве. Золушку это не очень-то обескуражило. Однако вряд ли, подумала я, Каррингтон окажется такой же смиренницей. И если честно, то я вовсе не хотела, чтобы она такой была.
Как я и опасалась, Каррингтон в этот день извозилась как никогда. Джинсы на коленях были в зеленых пятнах от травы, а футболка на животе заляпана гуашью. Встретив ее возле класса, я тут же завела ее в ближайший туалет, где в спешке протерла ей бумажными полотенцами лицо и уши и расчесала спутанный хвост. Когда она спросила, с чего это я ее прихорашиваю, я объяснила, что мы едем на ужин к друзьям, так что просьба вести себя там прилично, а не то пусть пеняет на себя.
– Что значит «пенять на себя»? – по своему обыкновению спросила она, а я притворилась, что не слышу.