Сладкий папочка - Страница 86

Гейдж собрал рукой тяжелую копну моих волос и, отведя их в сторону, поцеловал меня в шею. Очень медленно, целую вечность, его губы продвигались к ложбинке за моим ухом, и когда наконец достигли ее, я уже извивалась всем телом, стремясь прижаться к нему как можно ближе. Я вцепилась в его неподдающиеся руки. Что-то бормоча, он взял меня за запястья и положил мои ладони себе на плечи. Я стояла, покачиваясь на мысках кроссовок, напрягая каждый мускул своего тела.

Он крепко прижал меня к себе, не давая упасть, и снова прикоснулся губами к моим губам. Теперь это были долгие, требовательные, влажные и глубокие поцелуи. Я почти задыхалась. Я вдавливалась в него всей тяжестью своего тела, так что, казалось, между нами не осталось ни миллиметра свободного пространства. Он так целовал меня, точно был уже во мне – жадно и с упоением, зубами, языком, губами, и я чуть не лишилась сознания. Но лишь крепче ухватилась за него и простонала. Его руки, скользнув по моему телу, легли мне на бедра и плотно прижали их к твердой выпуклости. Это было ни с чем не сравнимое ощущение. И тогда моя страсть превратилась в безумие. Мне захотелось, чтобы он прижал меня к полу, хотелось, чтобы он делал со мной все, что угодно, все, что только возможно. Его губы впивались в мои, язык проникал глубоко в мой рот, и каждая мысль, каждый порыв растворялись в гудении белого шума. Необузданное желание захватило меня полностью.

Гейдж проник рукой под футболку, коснувшись моей спины. Она горела огнем, как от ожога, и прохладное легкое касание пальцев Гейджа принесло мне невыразимое облегчение. Я выгнулась, поощряя его со всем неистовством, на которое только была способна, а он, расставив пальцы, скользил ладонью вверх по моему позвоночнику.

Дверь кухни с грохотом распахнулась.

Мы резко отпрянули друг от друга. Я встала пошатываясь в нескольких футах от Гейджа. Меня била дрожь. Я начала лихорадочно одергивать футболку, стараясь привести себя в порядок. Гейдж оставался в дальнем углу чулана, упершись руками в шкафы и склонив голову. Я видела, как под его одеждой ходят мускулы. Его тело застыло от досады, которая волнами покидала его. Моя реакция на все это, ее эротический накал глубоко потрясли меня.

Раздался неуверенный голосок Каррингтон:

– Либерти, ты здесь?

Я поспешно вышла из укрытия:

– Да. Я просто... мне просто нужно было побыть одной.

Я отошла в дальний конец кухни, где стояла сестра. Ее маленькое личико было напряженно и озабоченно, волосы, как у кукольного тролля, уморительно всклокочены. Казалось, она вот-вот расплачется.

– Либерти...

Любимого ребенка прощаешь еще до того, как он попросит прощения. По правде говоря, ему прощаешь наперед даже то, что он еще не сделал.

– Ничего, все в порядке, – пробормотала я, протягивая к ней руки. – Все в порядке, малыш.

Каррингтон бросилась ко мне и обвила меня своими худенькими ручками за шею.

– Прости меня, – сквозь слезы проговорила она. – Я не хотела тебя обидеть тем, что сказала, ни одним словечком.

– Я знаю.

– Мне просто очень хотелось п-повеселиться.

– Конечно. – Я обняла ее, прижавшись щекой к ее макушке, вложив в свои объятия всю свою любовь и тепло. – Но у меня работа такая – делать все, чтобы ты веселилась как можно меньше. – Мы обе захихикали и одну долгую минуту так и стояли обнявшись. – Каррингтон... я постараюсь не занудствовать без конца. Просто ты входишь в тот возраст, когда почти все твои развлечения будут сводить меня с ума.

– Я буду тебя во всем слушаться, – заверила меня Каррингтон слишком уж поспешно.

Я улыбнулась:

– Господи, да я не требую от тебя слепого повиновения. Просто, когда у нас есть какие-то разногласия, нам следует находить компромиссы. Знаешь, что такое компромисс?

– Ага. Это когда ни тебе ни мне, и никто не доволен. Как теперь, когда Гейдж повесил трос пониже.

Я расхохоталась.

– Правильно. – Вспомнив о тросе, я кинула взгляд в сторону чулана. Насколько можно было судить, там уже никого не было. Гейдж покинул кухню без звука. Я плохо себе представляла, о чем я с ним буду говорить в следующий раз, когда его увижу. Как он меня целовал, как я откликнулась на его ласки...

О некоторых вещах лучше не задумываться.

– О чем вы разговаривали с Черчиллем? – поинтересовалась я.

– Откудова ты знаешь, что мы с Черчиллем разговаривали?

– Не откудова, а откуда, – поправила я ее, лихорадочно соображая. – Ну, я подумала, что он тебе что-то обязательно скажет: ведь у него всегда на все есть свое мнение. А раз ты не сразу прибежала ко мне, значит, у вас был разговор.

– Был. Он сказал, что я должна знать: быть родителем вовсе не так просто, как кажется, и не важно, что ты мне на самом деле не мама, ты даже лучше многих настоящих мам.

– Он так сказал? – Я почувствовала себя приятно польщенной.

– И еще сказал, – продолжала Каррингтон, – что мне не следует считать, будто твоя забота обо мне что-то само собой разумеющееся, поскольку многие девочки твоего возраста после смерти мамы отдали бы меня на твоем месте на воспитание в чужую семью. – Она склонила головку мне на грудь. – Либерти, ты думала об этом?

– Никогда, – твердо сказала я. – Ни одной секунды я об этом не думала. Я слишком тебя любила, чтобы отдать в чужие руки. Я хочу, чтобы ты всю жизнь оставалась со мной. – Я наклонилась и еще крепче прижала ее к себе.

– Либерти? – уткнувшись в мою футболку, глухо спросила она.

– Да, детка?

– А что вы с Гейджем делали в чулане?

Я резко вскинула голову. Вид у меня, наверное, был до чертиков виноватый.

– Ты что, его видела?