Сладкий папочка - Страница 87

Каррингтон кивнула с невинным видом:

– Он вышел из кухни минуту назад. Так, будто крался тайком.

– Я... я думаю, он хотел оставить нас с тобой наедине, – неуверенно проговорила я.

– Вы что ругались из-за троса?

– Да нет, просто болтали. И все. Просто болтали. – Я машинально направилась к холодильнику. – Что-то я проголодалась. Давай-ка перекусим чего-нибудь.

Гейдж уехал, и мы его в этот день больше не видели. Он внезапно вспомнил о каких-то неотложных делах, которые требуют его неотлучного присутствия. Я с облегчением вздохнула. Мне требовалось время осмыслить произошедшее и то, как к нему относиться.

В книге Черчилля говорилось, что в случае возникновения стратегической точки перегиба лучше всего не пытаться отрицать очевидное, а беспрекословно принять перемену как данность и в соответствии с ней планировать свою будущую стратегию. Обдумав все как следует, я рассудила, что наш с Гейджем поцелуй был минутным затмением разума и Гейдж, вероятно, о нем уже сожалеет. Следовательно, лучшая моя стратегия будет заключаться в том, чтобы делать вид, будто ничего не произошло. Я собиралась держаться спокойно, раскованно и равнодушно.

Я так утвердилась в своем намерении продемонстрировать Гейджу свое безразличие, поразить его своей холодной искушенностью, что когда наутро вместо него появился Джек, меня постигло разочарование. Джек с раздражением сообщил, что Гейдж без какого-либо предварительного уведомления позвонил ему ни свет ни заря, велел оторвать свою задницу от кровати и съездить помочь отцу, а сам он, видите ли, сегодня не может.

– Что за черт? Какие такие у него выискались неотложные дела, что нельзя выбрать время и приехать? – забрюзжал Черчилль. Насколько Джеку неохота было приезжать помогать Черчиллю, настолько же и Черчиллю не хотелось, чтобы он приезжал.

– Летит в Нью-Йорк к Донелл, – сказал Джек. – Собирается пригласить ее куда-нибудь после ее фотосессии у Демаршелье.

– Вот так вот взял и сорвался с места, не предупредив заранее? – Черчилль начал хмуриться, пока весь его лоб не изрезали морщины. – Какого черта? Ведь у него на сегодня намечена встреча с канадцами из «Синкруд». – Черчилль угрожающе прищурился. – Ну, не дай Бог, он взял «Гольфстрим» без предупреждения, вот уж я тогда ему...

– Он не брал «Гольфстрим».

Это успокоило Черчилля.

– Хорошо. Потому что я ему говорил в последний раз...

– Он взял «сайтейшн», – сказал Джек.

Пока Черчилль, рыча, доставал свой сотовый телефон, я понесла его поднос вниз. Смешно, но известие о том, что Гейдж полетел в Нью-Йорк к своей девушке, стало для меня ударом под дых. Представив Гейджа рядом с этой дистрофичной красоткой Донелл с прямыми светлыми волосами и крупным контрактом на рекламу парфюмерии, я впала в какое-то невероятное удушающее оцепенение. Отчего ж ему к ней не поехать? Ведь я для него пустое место, просто минутный порыв. Прихоть. Ошибка.

Я кипела от ревности, я была больна ею и ревновала самого мерзкого человека, какого только можно было выбрать для ревности. Самой не верилось. «Дура, – обозлилась я на себя, – дура, дура». Но от сознания этого легче не становилось.

Остаток дня я принимала всякие пылкие решения и давала себе разные обещания. Я пыталась выбить у себя из головы Гейджа, цепляясь за спасительные мысли о Харди – любви всей моей жизни, – который значил для меня несравненно больше, чем когда-либо мог значить Гейдж Тревис... Харди – сексуальный, обаятельный, открытый в отличие от Гейджа – надменного, нудного, в общем, настоящего мерзавца.

Однако даже мысли о Харди не помогали. И тогда я задумала раздуть пламя из искр гнева Черчилля, при каждой возможности упоминая ему Гейджа и «сайтейшн». Я ждала, что Черчилль обрушится на старшего сына как казнь египетская. Но от его гнева после их с Гейджем телефонного разговора, к моей досаде, не осталось и следа.

– Новый поворот в отношениях с Донелл, – удовлетворенно объявил Черчилль. Хоть мне и казалось, что хуже мое настроение уже быть не может, но после этого сообщения оно стремительно рухнуло вниз. Слова Черчилля могли означать только одно – Гейдж хочет, чтобы они жили вместе. А может, даже делает предложение.

После рабочего дня я помогала Каррингтон на улице отрабатывать удар по мячу и окончательно выбилась из сил и более того – совсем погрузилась в депрессию. Я думала о том, что никогда никого себе не найду и так и буду до конца жизни спать одна на двуспальной кровати, пока не превращусь в сварливую старуху, которой, кроме как поливать цветы, перемывать косточки соседям да возиться со своими десятью кошками, нечем больше заняться.

Я полежала в ванне, которую Каррингтон мне приготовила с мыльной пеной Барби с запахом жевательной резинки. Потом кое-как дотащилась до постели и еще долго лежала в ней с открытыми глазами.

Наутро я, проснувшись вмрачном настроении, еле сдерживала свое раздражение, точно сон ускорил превращение моей депрессии в состояние перманентной бессильной ярости. Черчилль удивленно вскинул брови, когда я заявила, что не желаю целый день бегать вверх-вниз по лестнице, а потому пусть он будет любезен сразу составить для меня полный список поручений. В этом списке среди всего прочего было задание позвонить в новый, совсем недавно открывшийся ресторан и заказать столик на восемь персон.

– Один из моих друзей вложил в это заведение крупные средства, – сказал Черчилль. – Сегодня вечером я веду туда на ужин всю свою семью. Вы с Каррингтон оденьтесь понаряднее.

– Мы с Каррингтон никуда не пойдем.